Андрей Ланьков – корейская недвижимость, зумеры и секреты северокорейской экономики

Рынок недвижимости Южной и Северной Кореи совершенно не похож на российский. Виктор Зубик, основатель компании Smarent, обсудил с востоковедом Андреем Ланьковым, в чем отличия, почему квартиры в Сеуле стоят баснословных денег, как работают льготные ипотечные программы и рынок аренды, а также почему корейские зумеры почти не верят, что когда-нибудь смогут купить жилье. Кроме того, затронули политическую сторону: обсудили, что общего между Северной Кореей и СССР, как сегодня строятся отношения между КНДР и Россией и к чему может привести их сближение.

Андрей Ланьков – российский историк, востоковед и профессор Университета Кукмин в Сеуле, один из самых известных специалистов по Корее и один из немногих исследователей, лично знакомых с жизнью в Северной Корее. Андрей Николаевич Ланьков активно публикуется на русском, английском и корейском языках, комментирует политические и экономические процессы на Корейском полуострове и часто выступает в СМИ как эксперт по вопросам КНДР, Южной Кореи и их отношениям с Россией.

Андрей Ланьков отмечает, что Северная Корея внешне остается социалистической страной, но на деле уже давно живет по иным правилам. Он отметил, что распространенное представление о северокорейской системе жилья, будто государство бесплатно раздает квартиры всем гражданам, давно устарело. Такая картина действительно сохраняется в официальной пропаганде: если спросить гида из государственной турфирмы, тот уверит, что «все получают жилье от заботливого руководства». На практике все гораздо сложнее.

Формально почти все жилье в Северной Корее по-прежнему принадлежит государству. Исключение составляют лишь немногие частные дома, которые с середины 1950-х годов не меняли владельцев: если в них живут потомки первоначального собственника, такие дома остаются частной собственностью даже в КНДР. Но основная масса квартир и домов государственные, хотя уже с конца 1980-х годов внутри этой системы начали возникать неформальные рыночные механизмы.

С началом роста частного сектора – мелких мастерских, магазинов и кафе, которые официально числятся государственными, но фактически управляются частными предпринимателями, – появились и своеобразные «обмены по договоренности». Так в позднем СССР называли сделки, когда человек формально обменивал квартиру, но фактически доплачивал за лучшую. То же самое постепенно распространилось и в северокорейских городах. Люди начали обменивать квартиры с доплатой, сначала в местной валюте, а затем в долларах или китайских юанях. Сейчас такие сделки стали привычным явлением. Банковской системы, способной обслуживать операции с недвижимостью, в Северной Корее нет, поэтому все расчеты ведутся исключительно наличными. Доллар остается основной валютой для крупных покупок: он удобен, «компактен» и воспринимается как надежное средство платежа. Юани также широко распространены, особенно в районах, где активна торговля с Китаем, который остается главным экономическим партнером КНДР.

Примерно с начала 2000-х годов в Северной Корее стал активно развиваться частный строительный бизнес – одна из наиболее «теневых», но при этом прибыльных сфер экономики. Формально все жилищное строительство остается государственной отраслью, однако на деле оно во многом де-факто приватизировано. Как объясняет Андрей Ланьков, схема обычно выглядит так: некое государственное предприятие – например, завод по ремонту автобусов – официально получает разрешение на строительство дома. На бумаге проект ведется от имени завода, который затем получает часть квартир «в натуре» в качестве оплаты. Но фактическим организатором является частный предприниматель, который решает все вопросы – от землеотвода и проектирования до поиска инвесторов и продаж жилья.

Проекты, как правило, оформляются в двух версиях: официальной, направляемой в городской народный комитет, и реальной – чуть большей по площади, чем разрешено. Чтобы ускорить процесс, застройщики часто напрямую договариваются с проектными бюро, обеспечивают их электроэнергией, жильем и едой – все оплачивается наличными. Далее идет поиск строительных материалов и рабочей силы: часто к работам привлекаются военные строители, которым платят квартирами или деньгами.

Финансирование обычно начинается с нескольких сотен тысяч долларов – средств, вложенных частными инвесторами. Уже на раннем этапе предприниматели начинают продавать квартиры «на слове» или по неформальным распискам, которые юридической силы не имеют, но в северокорейской бизнес-среде действуют благодаря высокому уровню личного доверия. После завершения строительства часть квартир передается городским властям для расселения малоимущих и тех, чьи дома попали под снос, еще часть – остается за предприятием, под чьим именем шел проект. Остальные квартиры продаются на открытом рынке. На пике цен в Пхеньяне (в 2010-е годы) новая квартира в хорошем районе стоила от 70 до 100 тысяч долларов, а в элитных домах – до 150 тысяч. На вторичном рынке цены были ниже, примерно от 30 тысяч долларов.

Хотя частный бизнес в Северной Корее формально запрещен, местные власти закрывают на это глаза, пользуясь двусмысленностью законодательства. В социалистическом законе о предприятиях есть статья, разрешающая государственным организациям «привлекать средства частных лиц для инвестиций». Этой формулировки достаточно, чтобы узаконить частное строительство, но при желании ее же можно трактовать как нарушение и использовать против предпринимателей. Таким образом, северокорейская система сочетает в себе элементы жесткого государственного контроля и неофициальной рыночной экономики, где многое зависит от личных связей и политической удачи.

На вопрос о том, есть ли в Северной Корее предпосылки к появлению полноценного рынка недвижимости, Андрей Ланьков отвечает довольно прямо: российским инвесторам лучше об этом забыть. Инвестиции в КНДР были и остаются крайне рискованное занятие, и многие, включая китайских бизнесменов, уже теряли там деньги. Без серьезных политических гарантий и личной поддержки властей вкладываться в северокорейские проекты – почти верный путь к убыткам. Даже в куда более либеральной Южной Корее рынок недвижимости был полностью закрыт для иностранцев почти сорок лет – с начала 1960-х до конца 1990-х. А Северная Корея, где экономическая активность строго контролируется государством, вряд ли допустит иностранных инвесторов в строительную сферу в обозримом будущем.

Ланьков напоминает, что при Ким Чен Ыне, примерно с 2012 по 2018 год, страна действительно пережила период экономического оживления. Лидер КНДР тогда пытался проводить умеренные реформы по китайскому образцу – с элементами рыночной экономики, но без политических свобод. Экономика оживилась, частный сектор стал развиваться, в том числе в строительстве и торговле. Однако введенные международные санкции фактически задушили эти процессы. После этого власть начала постепенно «откатывать» реформы назад, усиливая роль государства и возвращаясь к более ортодоксальной модели социализма. Частный сектор не ликвидировали, но его вновь загнали в тень. В результате сегодня официально рынок недвижимости в Северной Корее просто не существует, хотя на практике все знают, что он есть. Это тот самый «секрет Полишинеля», о котором предпочитают не говорить вслух.

Андрей Ланьков отмечает, что рынок недвижимости Южной Кореи устроен совершенно иначе, чем в России. Цены в Сеуле поражают даже по мировым меркам: в престижных районах вроде Каннама стоимость квадратного метра достигает 25–30 тыс. долларов, и это не в элитных комплексах, а в обычных домах для обеспеченного среднего класса. В среднем по городу цена держится около 9 тысяч долларов за квадрат, а на окраинах – несколько тысяч.

Причины такой дороговизны лежат в крайней концентрации населения и экономики в Сеуле. Формально в городе живет около 10 млн человек, но реальные границы давно вышли за административные рамки, установленные еще в 1960-х. Сегодня «Большой Сеул» включает города-спутники вроде Инчхона, Пундана и Сувона – фактически это единый мегаполис численностью около 25 млн жителей, то есть половина населения страны. Все от промышленности и финансов до образования и культуры сосредоточено именно здесь. Сеул чистый, безопасный, предлагает лучшие возможности для карьеры и жизни, поэтому люди продолжают стекаться в столицу, несмотря на падение рождаемости и опустение провинции. Это создает постоянное давление на рынок жилья.

За последние годы цены на недвижимость в разных районах Сеула росли в среднем на 1,7–3,5% в год, в то время как за пределами столичной агломерации наблюдается стагнация или даже падение. Таким образом, Южная Корея фактически превратилась в «город-государство», где половина страны живет и работает в одном мегаполисе, а дефицит земли и высокий спрос делают жилье в Сеуле одним из самых дорогих в мире. Сегодня в Южной Корее сложился консенсус: рост цен на жилье зашел слишком далеко, и с этим нужно что-то делать. Правительство предпринимает попытки сдержать рынок – снизило ключевую ставку до примерно 2,5%, расширило систему льготных ипотек и субсидий для молодых семей и специалистов. Тем не менее эффект остается слабым: даже доступные кредиты не помогают, когда квадратный метр в Сеуле стоит тысячи долларов.

Андрей Ланьков отмечает, что власти прекрасно понимают связь между жилищной и демографической проблемами. В логике правительства, если молодые семьи смогут позволить себе жилье, они охотнее будут заводить детей. Однако сам Андрей Николаевич настроен скептически. По его словам, демографический кризис нельзя решить только строительством и льготной ипотекой – это слишком упрощенный подход, не учитывающий глубокие социальные изменения.

Тем не менее государство продолжает активно поддерживать не только покупателей, но и застройщиков, ведь крупные строительные проекты в Корее выполняют те же промышленные гиганты – вроде Samsung и Hyundai. Их интересы тесно переплетены с интересами государства, что делает рынок устойчивым, но одновременно негибким. Сравнивая ситуацию с Россией, Ланьков отмечает сходство в тенденции «стягивания» населения в столицу, но подчеркивает: в Корее этот процесс гораздо сильнее. Здесь просто нет второго по значимости города: Пусан, хоть и крупный, не может соперничать с Сеулом ни по политическому, ни по экономическому, ни по культурному влиянию. К тому же страна компактна: от края до края ее можно пересечь за несколько часов на скоростном поезде, поэтому вся жизнь страны фактически сосредоточена в одном мегаполисе.

Андрей Ланьков отмечает, что попытки создать «новые города» и даже перенести часть государственных функций за пределы Сеула не увенчались успехом: технологически продуманные, экологичные и красивые проекты оказались почти пустыми – люди не захотели туда переезжать, даже при доступном жилье. Главная причина простая и практичная: экономическая и социальная жизнь сосредоточена в центре, и офлайн-контакты там значат больше, чем удобный дом на окраине.

Пример – Седжон: туда вывели часть министерств и ведомств, но город по-прежнему остается «мертвым» в бытовом смысле: многие чиновники сохраняют основную квартиру в Сеуле и держат в Седжоне лишь маленькую комнату для рабочих ночевок. То же самое повторяется и для пригородов: люди предпочитают жить в центре, потому что там сосредоточены работа, встречи и профессиональные контакты. Для активных людей и профессионалов центр – это скорость доступа к нужным точкам: многие важные объекты и люди находятся в радиусе нескольких километров, и время на дорогу критически важно. Поэтому даже при более дешевом и экологичном жилье на периферии желание переехать остается низким.

К тому же Сеул грамотно организован: транспорт и уличное движение хорошо налажены, среднее время поездки на работу остается приемлемым (примерно 45 минут), а качество городской среды сегодня значительно лучше, чем в конце 1980-х. Это снижает стимул менять место жительства ради «идеального» проекта.

Городская география тоже играет свою роль: Сеул – город в горах и долинах, с многочисленными лесными массивами прямо в черте города. Эти горы охраняются как парки: они дают доступ к природе в шаговой доступности и делают город более привлекательным, хотя зелень в жилых кварталах часто ограничена. Именно сохранение лесов и видов препятствует бесконтрольной застройке и провоцирует постоянные конфликты между экологами и девелоперами.

Андрей Ланьков рассказывает, что в Южной Корее существует целый комплекс мер, регулирующих рынок недвижимости и ограничивающих спекуляции. Одним из таких экспериментов стало декларирование цены при продаже квартиры: продавец обязан показать местным властям, за сколько он продает жилье. Это, с одной стороны, борьба с коррупцией, а с другой – попытка сдержать рост цен.

Кроме того, в дорогих районах Сеула действуют ограничения на ипотеку: первоначальный взнос составляет 60% или больше, а в менее престижных районах – около 40–50%. Эти меры направлены на то, чтобы жилье не использовалось исключительно в инвестиционных целях.

Средняя квартира в Сеуле площадью около 90 м² в первичной застройке при цене 9 000 долларов за квадратный метр обходится примерно в 800 000 долларов. При этом речь идет о стандартных многоквартирных домах – так называемых апартаментах, которые составляют основу жилья в городе. Парковочные места обычно включены, но дворы все равно часто заставлены машинами: в Сеуле около 21 миллиона частных автомобилей на 51 миллион жителей.

Иностранцам купить жилье сложнее: требуется согласование с местными властями, въезд в квартиру в течение нескольких месяцев после оплаты и фактическое проживание как минимум два года перед возможностью распоряжаться недвижимостью. Исторически до конца 1990-х для иностранцев действовали строгие ограничения на владение недвижимостью, что объясняется страхом, что страна превратится в поле спекулятивных игр, главным образом для китайских инвесторов. Сегодня около 73% иностранцев, покупающих жилье в Сеуле, – китайцы, что объясняет сохранение подобных правил:ограничительные меры направлены не столько на иностранцев, сколько на то, чтобы не допустить проникновения китайских инвесторов.

По словам Андрея Ланькова, новые меры помогают частично сдерживать спекуляцию, но рост цен остается высокой проблемой: даже стандартная средняя квартира в престижных районах стоит почти миллион долларов, и государство продолжает искать баланс между доступностью жилья, поддержкой застройщиков и контролем спекулятивного спроса.

Андрей Ланьков признает, что он не является специалистом по кризисам недвижимости и его оценка носит скорее наблюдательный характер. Тем не менее есть несколько факторов, которые делают ситуацию похожей на японский кризис начала 1990-х: высокая стоимость жилья в Сеуле, концентрация населения в столице и стареющее население страны, что может ограничивать спрос в долгосрочной перспективе. При этом спрос на жилье в Сеуле остается высоким, так как город продолжает привлекать людей из провинций, но демографический фактор создает потенциал для замедления или корректировки цен в будущем.

Что касается иностранцев, которые могли бы спасти ситуацию, то их влияние на рынок ограничено. Приток квалифицированных специалистов и студентов существует, и корейцы, как правило, не возражают против их присутствия, но страна не стремится становиться «Дубаем» и массово привлекать иностранный капитал. Основные инвестиции возможны только через контролируемые каналы, в первую очередь из Китая, но корейское правительство тщательно регулирует этот процесс, стремясь сохранять контроль над рынком.

Рынок аренды в Южной Корее существенно отличается от Москвы или Санкт-Петербурга, где снять квартиру можно за пару месяцев с залогом и комиссией. В Сеуле действует система, требующая внесения крупной суммы: открывается депозит в среднем на 40–45% от стоимости квартиры. Этот платеж оформляется официально, с договорами, заверениями и штампами, и передается владельцу квартиры на весь срок аренды, который обычно составляет два года с возможностью продления. Фактически, арендатор предоставляет владельцу квартиры долгосрочный беспроцентный кредит, а ежемесячно платит только коммунальные услуги. Для квартиры средней стоимости в первичной застройке около 800 000 долларов сумма может составлять примерно 350 000 долларов. Это система аренды жилья, известная как «чонсе» (слово заимствовано из китайского и означает «полная плата»). Она зародилась на рубеже 1950–1960-х годов и была адаптирована к условиям стремительно растущей экономики Южной Кореи, когда среднегодовой рост ВВП составлял 8–9%, а в отдельные годы доходил до 12%. Высокие проценты по банковским вкладам позволяли владельцам квартир выгодно использовать депозит арендатора. Сегодня экономический эффект снизился, но традиция осталась.

В результате аренда становится недоступной для молодых людей без значительных накоплений, что косвенно влияет на демографическую ситуацию: многие до 30 лет остаются жить с родителями. Однако это не связано только с системой «чонсе». В отличие от России, где в советские времена получение собственной квартиры занимало годы, здесь привычка жить с родителями сохраняется как социальная норма. На Западе эта тенденция тоже встречается: все чаще молодые люди остаются дома из-за высокой стоимости жилья и экономических сложностей.

При этом найти скромное жилье в Сеуле вполне реально. Даже пары после официального вступления в брак могут арендовать квартиру, хотя совместное проживание без регистрации здесь крайне непопулярно. Система «чонсе» действует в основном на дорогие квартиры – верхнюю половину арендного рынка. Для более доступного жилья залог все еще требуется, но он измерим: обычно это полгода или год аренды, а не двухгодичный депозит.

В последние годы в Южной Корее система аренды жилья постепенно меняется. Новая тенденция – переход к системе «вольсе», то есть привычной ежемесячной платы. При этом залог все еще остается значительным: арендатор вносит сразу крупную сумму (например, плату за два года), хотя формально это уже не полная предоплата, а своего рода гарантия. Для молодых людей и студентов, приезжающих в Сеул с ограниченными средствами, это все равно остается серьезной проблемой: даже за небольшую студию в неплохом районе придется заплатить десятки тысяч долларов залога.

Почему в Корее не развивается более привычная для других стран модель аренды с ежемесячной платой без крупных депозитов? Здесь сказывается институциональная инерция: традиции чонсе закрепились десятилетиями, и изменить систему крайне сложно. Сравнение с Японией или европейской бюрократией показывает, что привычки и исторические практики формируют устойчивые механизмы, которые сохраняются даже в условиях высоких технологий. Для приезжих из других стран система кажется странной, но для корейцев это привычная и понятная практика.

Несмотря на впечатление о Южной Корее как о высокотехнологичной и экономически развитой стране, пенсионная система сталкивается с серьезными вызовами, и будущее пенсионеров выглядит тревожно. Андрей Ланьков объясняет, что в Южной Корее существует трехуровневая пенсионная система, но ее возможности для комфортной жизни ограничены. Базовая государственная пенсия минимальна: ее хватает лишь на самое скромное жилье и базовые потребности, чтобы «не умереть с голоду». Полноценная накопительная пенсия, введенная несколько десятилетий назад, позволяет жить более-менее нормально: она составляет примерно 40–50% от последней зарплаты. Существуют также дополнительные частные пенсии, но они доступны не всем.

Проблема в том, что старшее поколение, работавшее до появления накопительной системы, осталась практически без сбережений. Поэтому Южная Корея лидирует среди стран ОЭСР по уровню бедности среди пожилых людей. На улицах можно увидеть пенсионеров, которые ищут вторсырье для продажи, чтобы иметь небольшой приработок. При этом базовое жилье и медицинская помощь предоставляются бесплатно.

Ситуация усугубляется демографическим кризисом: через поколение почти половине взрослого населения придется получать пенсию. С учетом низкой рождаемости (в 2024 году она составляла 0,75 ребенка на женщину) и крайне ограниченной миграции, нагрузка на пенсионную систему будет расти. Иммигранты в Корее сосредоточены в основном в сельском хозяйстве и на заводах; возможность долгосрочной интеграции для них минимальна, кроме квалифицированных специалистов и этнических корейцев из-за границы.

В Южной Корее получить ПМЖ непросто: для этого нужно соответствовать ряду требований, включая высокий доход. А сам паспорт дается только через несколько лет после ПМЖ. Даже высококвалифицированным специалистам из-за границы, свободно владеющим корейским и имеющим степень PhD, приходится прилагать значительные усилия для получения гражданства. Тем не менее такие примеры существуют.

Что касается эмиграции корейцев, у молодежи есть тенденция переезжать за границу, преимущественно в США и Австралию, хотя, по мнению Андрея Ланькова, это скорее способ искать личную и профессиональную свободу, чем массовое явление. В США проживает более двух миллионов корейцев, массовая миграция началась только с 1960-х годов. В Австралии и Новой Зеландии корейские общины также заметны, тогда как Китай выбирают лишь отдельные авантюристы или по личным обстоятельствам. Основные причины, по которым корейцы уезжают: строгая социальная и трудовая иерархия, длинные рабочие часы и ограниченные возможности для личного и профессионального развития. Хотя шестидневная рабочая неделя и 12-часовые рабочие дни – миф, рабочий график остается насыщенным. Продвижение часто зависит от выслуги лет, а не от способностей, что затрудняет открытие собственного бизнеса или стартапа. Для женщин дополнительным фактором является патриархальная структура общества, что также ограничивает свободу выбора. Характер корейской патриархии несколько преувеличен в представлениях, но ее влияние ощутимо. Многие корейцы, особенно молодежь, уезжают за границу не только из-за профессиональных или образовательных возможностей, но и чтобы освободиться от давления социальных иерархий. Сильное влияние Запада, особенно США, тоже играет роль: учеба и работа в Америке воспринимаются как престижные достижения, подобно «американской мечте».

Южнокорейская «мечта» выглядит иначе: поступить в один из трех ведущих университетов Сеула – SKY (Сеульский университет, Университет Коре, Университет Енсе), окончить его, устроиться в крупный конгломерат типа Samsung, Hyundai или LG, построить карьеру выше среднего уровня, иметь семью с одним или двумя детьми, две машины и квартиру в хорошем комплексе. Частный дом вне города воспринимается как удел либо очень богатых, либо тех, кто не смог купить жилье в крупных апарт-комплексах. Цены на элитные многоквартирные комплексы продолжают расти, тогда как престижные частные виллы, например в районе Пхенчхан-дон, стагнируют. Жилье – важный элемент социального статуса, и правительство активно борется со спекуляциями.

Что касается финансовой культуры, корейцы среднего и выше среднего класса привыкли думать о сбережениях и инвестициях. Недвижимость часто рассматривается как инструмент пассивного дохода и гарантия комфортной старости, а не как средство накопления «коробок» для бедных. Даже при невысоких доходах многие рассчитывают на поддержку детей, хотя в отдельных случаях эта стратегия не срабатывает. В целом планирование финансов и вложений в недвижимость является нормой, особенно для тех, кто стремится к стабильности и социальному статусу.

В Южной Корее относятся к российскому сближению с Азией и сотрудничеству с Северной Кореей гораздо спокойнее, чем обычно предполагают в России. Радости по поводу передачи денег или технологий Пхеньяну никто не испытывает, но и паники нет. Южнокорейцы, как крупные производители военной техники и снарядов, предупреждали, что передача технологий Северной Корее может привести к тому, что их снаряды окажутся на Украине. Российские представители отвечали в том же духе: ситуация была напряженной, но без реальной эскалации, скорее как два ковбоя, стоящих друг напротив друга, не желающих стрелять.

В целом, обычных южнокорейцев российские темы волнуют очень мало. Проблемы Северной Кореи и России для рядового населения остаются далеко за пределами ежедневного интереса, примерно так же, как россиян мало интересует Средняя Азия. Гораздо больше внимание уделяется США, Японии и Китаю: любые события в этих странах занимают первые полосы, с подробным анализом их последствий. Россия воспринимается как большая, но отдаленная страна, с позитивным, но абстрактным образом: балет, шахматы, ракеты. Ситуация с российской спецоперацией на Украине (СВО) воспринимается корейцами как нечто далекое и второстепенное. Южная Корея присоединилась к санкциям, однако среди недружественных стран остается самой «мягкой» по отношению к России. Ранее страна активно сотрудничала с Россией экономически, сейчас же сотрудничество продолжается тихо и через третьих лиц, в меньших масштабах.

Южная Корея рассматривает Россию как экономического партнера второго ряда. Максимальный объем торговли с Россией никогда не превышал примерно десятой части объема торговли с ключевыми партнерами: Китаем, Японией и США. Даже уход крупных компаний вроде Hyundai с российского рынка носит частично символический характер: компания все равно запускает отдельные суббренды для обхода санкций и продолжения сотрудничества.

Главная проблема экономического сотрудничества России с Северной Кореей – несовместимость экономик: Северная Корея могла бы закупать российские товары, но у нее нет валюты, а ее продукция (руда, уголь, легкая промышленность) не востребована в России. До 2017 года крупным экспортным продуктом КНДР был каменный уголь, 40% экспорта, который конкурировал с российским углем на китайском рынке. Легкая промышленность, производимая под китайские заказы, также не интересна России.

Главные экспортные направления КНДР в Россию – минеральное сырье, текстиль и морепродукты. Морепродукты не представляют большого интереса, поскольку в России рыбу потребляют мало, а собственная добыча рыбы хорошо развита. Единственное реально востребованное направление – рабочая сила. С 1946 года северокорейские граждане постоянно работают в России, дисциплинированные, готовые работать за сравнительно небольшие деньги, редко участвуют в конфликтах и забастовках. Сейчас в России работает около 15 000 северокорейских рабочих, но реальная цифра могла бы достигать 50–100 000.

Для северокорейцев работа в России – возможность заработать значительные суммы, часто 5–6 тыс. долларов за несколько лет, что позволяет обеспечить семью: арендовать торговую точку, вести бизнес или купить рыболовный корабль. Возвращающиеся рабочие высоко ценят опыт и свободу, которые они получили в России, включая доступ к интернету, отсутствующий в КНДР. Отправка рабочих строго контролируется: разрешение дается только тем, у кого есть репутация надежного работника с конкретными навыками. Обычно это строители, плиточники, штукатуры, а недавно начали появляться специалисты для обрабатывающей промышленности. Жена и ребенок должны оставаться дома, чтобы гарантировать возвращение, а перед выездом каждый кандидат проходит квалификационный экзамен по своей специальности.

Для России сотрудничество с Северной Кореей в экономической сфере в основном ограничено двумя направлениями: рабочая сила и логистика, в частности разгрузка портов на российском Дальнем Востоке. Действует организация RasonConTrans, дочернее предприятие РЖД, арендовавшее часть сооружений порта Расона. К ней проложена 50-километровая железнодорожная линия двойной колеи, что позволяет российским составам проходить без перегрузки через станцию Расон. Первоначально планировалось использовать терминал для вывоза угля, но санкции ограничивали масштаб проектов. Сегодня санкции формально существуют, но фактически соблюдаются частично, что открывает дополнительные возможности.

Кроме этих двух направлений, возможны отдельные проекты при наличии политической поддержки или инициативных предпринимателей, хотя риски высоки, и многие проекты могут не увенчаться успехом. Китай, по мнению автора, видит огромные возможности сотрудничества с Северной Кореей, но северокорейцы, как и южные соседи, опасаются чрезмерного влияния Китая, поскольку соседство с такой крупной страной вызывает естественное беспокойство.

Андрей Николаевич рассказал, что, если бы выбор страны или города был полностью свободным, он бы снова остановился на Сеуле. Он уехал из России в Корею, затем почти десять лет работал в Австралии, но, несмотря на комфортную жизнь австралийского профессора, вернулся в Корею. Сейчас он надеется оставаться в Сеуле столько, сколько позволит здоровье и обстоятельства. Ему нравится город и культура, в которой он живет. Он признает, что восточноазиатские страны, такие как Китай, Вьетнам или Япония, тоже могли бы быть интересными, но выбор пал на Корею. Сеул привлекает его удобством для жизни: безопасный город, аккуратные улицы, чистота и интересная городская среда.

Что касается жилья, Андрей предпочитает традиционные городские квартиры, близкие к тем, в которых он вырос. В Сеуле высокая плотность застройки, что связано с ограниченностью земли и экономикой, а также с историческим образом жизни корейцев: раньше семьи спали на полу на матрасах, мебель трансформировалась, чтобы освобождать пространство, и вопросы приватности здесь вторичны.

Андрей Николаевич дал пожелание зрителям: впереди, по его мнению, ожидается долгое и сложное время – экономический и политический шторм может растянуться на несколько десятилетий, и важно быть к этому готовым. Он убежден, что счастье не всегда заключается в деньгах. Не менее важно сохранять свои средства, усилия и самого себя в те непростые времена, которые, по его мнению, только начинаются.