Евгений Жаринов – о литературе, мышлении и недвижимости

Квартирный вопрос – не только московская, но и общенациональная проблема, которая влияет на внутренний мир людей и общество в целом. Виктор Зубик, основатель компании Smarent, обсудил с Евгением Викторовичем Жариновым – писателем, биографом и доктором филологических наук – как жилье формирует характер и судьбы людей, как менялось отношение к жилью в России от дореволюционных времен до наших дней и как эта тема отражается в литературе.

В этой статье:
•Кто такой Евгений Жаринов?
•Влияние сказок на мышление
•Советская идеология коммуналок
•Квартирный вопрос в России до революции
•Хрущевки – это спасение, а реновация опасна
•Жилище в литературе отражает внутреннее состояние
•Квартирный вопрос в литературе послереволюционного времени
•Отношение к своей квартире у разных поколений
•Нужно ли покупать квартиру ребенку?
•Жилищный вопрос в зарубежной литературе
•Так действительно ли квартирный вопрос испортил людей?
•Пожелания от Евгения Жаринова

Евгений Викторович Жаринов – российский писатель, литературовед, переводчик и доктор филологических наук, профессор Московского педагогического государственного университета, известный своей глубокой эрудицией и популяризацией классической литературы. Он автор ряда книг и переводов, включая высоко оцененный перевод романа Урсулы ле Гуин «Волшебник Земноморья», а также активный участник радиопрограмм и телепередач о культуре. Жаринов специализируется на изучении русской и зарубежной литературы, уделяя особое внимание историческим аспектам и влиянию социальных явлений, таких как квартирный вопрос, на внутренний мир человека и общество в целом.

Многие из нас росли на сказках, где главный герой зачастую получал все по волшебству, ничего не делая: тот же Емеля, который по щучьему велению лежал на печи, или золотую рыбку, исполнявшую желания. Виктор Зубик предполагает, что многие, воспитанные на таких сюжетах, в жизни бессознательно ждут подобной удачи, не стремясь к развитию или труду. Как будто в возрасте от 30 до 40 лет должна внезапно прийти та самая «золотая рыбка» и все изменить.

Евгений Жаринов согласен, что в русских сказках есть эта тема, но встречается она и в легендах других стран. Это общая черта мирового фольклора. Он вспоминает сказку Андерсена «Огниво», где желания героя исполняются благодаря волшебному предмету. Или легенду о докторе Фаусте, продавшем душу ради исполнения желаний. Или сказка Пушкина о рыбаке и рыбке, где раскрывается психологический феномен ненасытности желаний, так называемой «прорвы». Это не о любви, как некорректно интерпретировал один теоретик в Совете Федерации, а о бесконечной человеческой жадности. Как говорил Козьма Прутков, каждый понимает в меру своей испорченности. Евгений Жаринов приводит пример из мультфильма «Золотая антилопа», где герой желает все больше золота, пока оно не превращается в черепки. Это универсальная тема: бродячие сюжеты в мировом фольклоре, как отмечал Буслаев. Поэтому утверждать, что только русские любят халяву, неправильно – это свойственно всем. Даже слово «халява» имеет любопытную этимологию: на украинском оно связано с сапогом (бутлегерством), а в Америке так называли незаконную торговлю спиртным.

Что касается Советского Союза, то идеология строилась на красивых идеях социальной справедливости: «от каждого по способностям, каждому по труду». Это стимулировало людей. Да, квартиры выдавались бесплатно, но они были тесными, перенаселенными. Очереди за дополнительными метрами были мучительными. Маленькие квартиры быстро превращались в коммуналки с постоянными бытовыми конфликтами: как в песне Высоцкого «Баллада о детстве». Но это отражение не ненависти, а детских воспоминаний. В детстве невзгоды воспринимаются иначе.

Все жили вровень, скромно так –
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток –
Всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она – копеечка.

Евгений Жаринов сам жил в таком бараке рядом с заводом «Компрессор», где рабочие сразу выходили на смену. В этих условиях люди жили, растили детей. Это был тяжелый, но необходимый этап восстановления страны после гражданской войны и Второй мировой. И в каком-то смысле это было чудо: без помощи извне страна выстояла и восстановилась.

О коммуналках писал Булгаков – квартира №50 в Москве, описанная в «Мастере и Маргарите». Писатель сам жил в такой квартире, и условия там были весьма тяжелыми. Именно эту квартиру он сделал в «Мастере и Маргарите» местом проведения черной мессы не случайно: это была комната его сестры, которая приютила его после приезда из Киева. Комната была тесной, грязной, кишела мухами. Даже прототип известной Аннушки, разлившей масло, был реальным человеком с весьма сомнительным характером. В каждой коммунальной квартире в те годы обязательно находился кто-то, кто доносил на соседей. Донос мог привести к тому, что освободившаяся площадь переходила к тому самому доносчику. За лишнюю жилплощадь или даже за батон колбасы могли написать донос. Это действительно уродовало людей.

Но ведь раньше, до революции, эта квартира была совсем другой. Она принадлежала или сдавалась в аренду состоятельным людям – адвокатам, врачам, людям с профессией и статусом. Такие дома назывались доходными. Вспомнить хотя бы профессора Преображенского с Причистенки. А после 1917 нрла началась «уплотненка», где за колбасу могли донести, чтобы заполучить лишние квадратные метры. В бывшие доходные дома заселяли пролетариат. Отопление было ужасным, и новые жители ставили буржуйки, из-за чего нередко случались пожары. Многие деревянные дома тогда горели не меньше, чем в 1812 году.

Советскую власть устраивала ситуация с коммуналками: поощрялось доносительство, слежка за соседями – такая новая форма общественного контроля, что давало возможность получить лишнюю жилплощадь. Пример тому – знаменитый Дом на набережной, где жила партийная и государственная элита. Его описал Юрий Трифонов в одноименном романе. Одна знакомая Евгений Жаринова, Стелла Жданова, крупная фигура на советском телевидении, вспоминала: в этом доме ее шаги по лестнице эхом отдавались в пустоте. За ночь исчезали семьи одноклассников – их арестовывали и выселяли.

До революции квартирный вопрос в России выглядел иначе. Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» (пародия на Радищева) высмеивает взгляд на Россию как на «тюрьму народов» и отмечает: даже нищий, уходя побираться, запирал дом на ключ. Это говорит о другом уровне быта, о других нормах жизни. Посмотрите на старые дома в Москве и Петербурге – высокие потолки, просторные квартиры. Морозовы строили для рабочих такие общежития, которые стоят до сих пор. Эти дома из красного кирпича, построенные в стиле промышленного модерна, были прочны, теплы зимой и прохладны летом. Сейчас их перестраивают под лофты, галереи, студии.

Революция формально была пролетарской, но реального пролетариата в ней почти не участвовало. Революцию сделали крестьяне, матросы, а не рабочие с Путиловского завода – настоящие рабочие тогда жили неплохо, с хорошей зарплатой и жильем. Это потом Горький, которого называли пролетарским писателем, написал единственный роман про пролетариат – «Мать», и то писал его в Америке. Позже он писал уже о купцах, которых хорошо знал. Горький был богатым человеком, женатым на дочери царского генерала. Заграницей он жил на Капри, а в Москве он жил в особняке Рябушинского, построенном Шехтелем в стиле модерн, с волнообразными линиями и морскими мотивами. Шутка про Сталина, якобы предложившего ему написать роман «Отец» после «Матери», хорошо отражает его положение.

Проблема жилья осталась. Потому в эпоху Хрущева и строились хрущевки. Они были тесными, неудобными, но их жители воспринимали эти квартиры как огромное счастье: личное пространство, своя дверь, никто не следил, не доносил. Это было начало другой эпохи. Именно из этих пятиэтажек вышло поколение «оттепели», которое подарило стране новые книги, фильмы и идеи. Это уже было не общежитие, не казарма.

Евгений Жаринов вспоминает, как в 1976 году рядом с их новой пятиэтажкой еще стояли старые бараки. Эти бараки были настоящим ужасом, условия жизни там были тяжелые. Люди, которым давали квартиры в хрущевках, воспринимали свои дома как счастье. Эти дома могли бы стоять и сейчас, но проще снести их ради очередной 50-этажной башни.

Евгений Жаринов скептически относится к современным программам реновации: многоэтажные высотки кажутся опасными в случае пожара, особенно учитывая проблемы с лифтами и эвакуацией. По его мнению, самое комфортное жилье – малоэтажное. Это учитывал и советский ГОСТ: максимум 9-10 этажей. Булгаков в свое время точно описал суть «квартирного вопроса». Евгений признается, что наблюдает за тем, как строятся новые районы Москвы, как меняется среда обитания людей, и это наводит его на грустные размышления. Вроде бы все благоустраивается: парки, леса, транспортная система работают прекрасно. Но остается вопрос, что делать с людьми, особенно с молодежью. В соседнем районе подростки не знают других слов, кроме мата, пьют, ломают скамейки. Это примитивный протест, варварство без причины. Москва в целом становится удобнее – отличный метрополитен, хорошие парки. Но дома-гиганты опасны: человеку некомфортно жить на пятидесятом этаже.

Если говорить о культуре, то Евгений Жаринов отмечает, как народ отвыкает читать книги. Сейчас в метро редко увидишь человека с книгой, в основном у всех гаджеты. И то, что там читают, чаще всего не тексты, а лента соцсетей. В восьмидесятые и девяностые люди еще зачитывались книгами, особенно теми, что были раньше под запретом. Сейчас же школьная программа ориентируется на ЕГЭ, который превращает литературу и язык в набор тестов, в игру «угадай ответ». Это убивает интерес к чтению, мышлению, образованию. Но произведения Достоевского и Булгакова до сих пор актуальны. В первую очередь потому, что оба автора раскрывают жилищный вопрос как отражение человеческого существования. Достоевский обращается к деклассированному слою петербургского общества. Его романы, хотя и не всегда соответствуют требованиям строгого реализма, наполнены допущениями, аллюзиями, которые сближают их с жанром фантастического реализма. На это указывали и Тургенев, и Набоков. У Достоевского достаточно противников, которые упрекали его в поспешности и небрежности письма. Известен, например, его курьез: «в комнате старухи-процентщицы стоял круглый стол овальной формы». Подобные детали объясняются тем, что писатель был профессионалом пера, жил на гонорары, страдал от долгов, был игроком и писал быстро.

В «Преступлении и наказании» съем угла у Капернаумовых – важная деталь. Сама фамилия напоминает о библейском Капернауме, месте проповеди Христа. Петербург у Достоевского предстает как евангельский город, наполненный религиозной символикой. В его мире возможно и реальное, и сверхъестественное, как бес, являющийся брату Ивану в «Братьях Карамазовых». В этой сцене демон мечтает стать толстой купчихой, чтобы поставить свечку в церкви. Достоевский постоянно подчеркивает лицемерие общества, выдающего себя за христианское. Через жилье Достоевский раскрывает внутреннее состояние и социальное положение «маленького человека». В «Бедных людях» Макар Девушкин живет в убогом уголке, а вся его жизнь сводится к письмам. Жилище в мировой культуре всегда имеет сакральный смысл, будь то храм, дом или даже угол. По христианской традиции дом отражает состояние внутреннего храма человека – души. Это наглядно видно на иконе «Троица», где за фигурами изображены дерево, гора и дом. Символика этих предметов соотносится с книгой Бытия, Ветхим Заветом и храмом как образом души.

Жилище в литературе часто становится метафорой внутреннего мира человека. В рыцарских романах, например у Вольфрама фон Эшенбаха, замок Короля-Рыбака, где хранится Грааль, напрямую связан с идеей божественного. Грааль сам по себе – сосуд, в который была собрана кровь Христа. Это связь между материальным миром и сакральным, между жизнью и бессмертием.

Такая же символика есть и в русских былинах. Илья Муромец, прежде чем стать богатырем, лежит на печи. Описание его избы – тоже образ замкнутого, ограниченного мира. После исцеления он выходит из этого пространства, становится силой, способной защищать Русь. Его путь лежит в Киев, к князю Владимиру, а изба сменяется палатами.

Этот прием не ограничивается Средневековьем. Уже в «Одиссее» Гомера дом Одиссея становится местом конфликта: женихи разворовывают его добро, служанки предают хозяйку. Описание дома символизирует разрушение порядка, которое Одиссей должен восстановить. В «Илиаде» дом Гектора тоже важен. Перед последним боем он прощается с женой и маленьким сыном, который пугается шлема отца. В этом эпизоде дом становится символом мира, противопоставленного войне.

Можно обратиться к любой культуре: с древнейших времен дом, жилье человека играл огромную роль, ведь в нем отражается его внутренний мир. Каков дом таков и человек. Поэтому люди всегда любили описывать свое жилье. У реалистов это стало художественным приемом. Вспомнить хотя бы описание Обломова у Гончарова: он лежит на диване, не в силах даже повернуться, а его кабинет покрыт толстым слоем пыли, напоминающим снег. Гончаров пишет, что если открыть чернильницу, оттуда могла бы вылететь сонная муха. В этих деталях сразу проявляется весь человек, вся его жизнь.

У Пушкина описание Онегина – это уже отдельная глава истории литературы. Реалисты подхватили этот прием: по жилью героя можно понять его характер. У Чехова это стало общим местом.

Особенно интересно говорить о жилье в послереволюционное время. Тогда возникли новые проблемы. Например, в пьесе Николая Эрдмана «Мандат» (1925) квартира становится символом пошлого быта, отражением обыденной жизни советского города. Зощенко в рассказах вроде «Нервные люди» изображает ту же коммунальную жизнь. Эти рассказы были невероятно популярны, их цитировали так же, как позже цитировали Жванецкого, Карцева, Ильченко. Это была литература для масс, где обыватели смеялись над самими собой.

В рассказе «Нервные люди» Михаила Зощенко все начинается с того, что после Гражданской войны у людей расшатаны нервы. Две женщины дерутся на коммунальной кухне из-за ершика для примуса. Мужья вмешиваются, спор переходит в драку. Инвалид Гаврилов пытается унять их, но получает кастрюлей по голове. Кончается все судом, где звучит фраза: «Вы не советские люди, вы обломки рухнувшей империи». Этот абсурд – яркий образ коммунальной жизни.

У Зощенко есть и другие примеры: история о немецком специалисте, который оставил баночку с надписью на немецком. Соседи разобрали ее по частям, не зная, что это порошок от блох. Один решил использовать его как пудру после бритья. Можно вновь вспомнить «Мастера и Маргариту» Булгакова: коммуналка там показана как место, где происходит абсурд, доходящий до сатанинского безумия.

В советской литературе жилье часто превращалось в инструмент пропаганды. Например, у Маяковского в стихотворении рабочий впервые в жизни моется в ванне своей новой комнаты и благодарит советскую власть. Это чистая агитация. А у Алексея Толстого в рассказе «Гадюка» показана другая сторона – судьба гимназистки из хорошей семьи, которая после Гражданской войны оказывается в коммуналке. Ее доводят до преступления соседи-мещане, а ведь у нее и так сломана психика войной. Или у Бориса Васильева в «Завтра была война» коммунальная квартира – тоже символ места, где все следят друг за другом, где нет личного пространства. Образ жилья в литературе отражает не только быт, но и душевное состояние человека, эпохи, общества.

Примером бытового ада советского человека можно назвать фильм Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин» по рассказу его отца. В нем показано, в каких тяжелых условиях жили люди, как они выживали. Помните сцену, когда появляется некий пузатый человек и требует чайник? Героиня Зайцева извиняется, отдает чайник. В этом пространстве коммунальной квартиры развиваются отношения, рождается любовь. Эта тема пронизывает все произведение.

Или другой пример – «В поисках радости» Розова, где молодой Табаков играет. Там вроде не коммунальная квартира, но живет сразу несколько семей, приезжают родственники, возникают бытовые конфликты. Такие пространства становились площадкой для множества драм и трагедий.

Квартирный вопрос портил людей потому, что это была неестественная среда обитания. Нельзя жить в казарме, где на 38 комнат одна уборная. Человеку нужно свое личное пространство, куда никто не сует нос, где не напишут донос. Это ярко показано у Оруэлла в «1984», где даже телевизор следит за тобой. Человек, лишенный личного пространства, теряет себя.

Неудивительно, что старшее поколение с трепетом относится к своей недвижимости, считает ее главным достижением в жизни. Молодежь таких проблем не знала, и у нее отношение к жилью другое. Сейчас проще снять квартиру, заработать деньги и жить хоть в высотке. Молодые люди мобильнее, они легко меняют место жительства. По статистике, 60 млн россиян хотят жить в Москве. Представьте, во что она превратится через время.

Молодежь не стремится владеть квартирой любой ценой. Зачем лезть в долги ради скворечника на 50-м этаже дома, который через 30 лет может рассыпаться? Гораздо удобнее снимать жилье и менять его при необходимости. А кто-то предпочитает надежные сталинки, построенные по советским ГОСТам: с высокими потолками, толстыми стенами и хорошей вентиляцией.

Современные писатели могли бы описать эти новые проблемы молодежи – поиск жилья, мобильность, отказ от собственности. Особенно это касается приезжих с периферии, которые стремятся улучшить свою жизнь, обеспечить будущее детям. Это естественное стремление, свойственное всему миру. Мир стал мобильнее. Где предложат хорошую работу туда люди и поедут. Поэтому важны дороги, хорошие автомобили, которые быстро доставят к месту назначения. Эти тенденции проявляются и у нас. Человек хочет проявить свои способности и поменять судьбу к лучшему, потому жилье становится вопросом мобильности.

Есть примеры людей, которые это поняли. Один богатый знакомый рассказывал, как в 90-е поставил цель зарабатывать по $3000 в день. Он добился этого, построил дворцы, купил недвижимость себе, детям, даже на Кипре. А сейчас все продает. Понимает: жизнь – в мобильности, а не в привязанности к квадратным метрам. Молодым он советует не повторять ошибок старшего поколения, не жить в бабушатниках с коврами и хрусталем. Современные технологии позволяют работать откуда угодно. Жить можно хорошо не только в Москве.

Тем не менее, судя по криминальной хронике, многие идут на страшные преступления ради квартиры. Сейчас жилье в собственности, а не у государства, как раньше. Потому и убийств за квадратные метры стало больше. Убил, продал, получил деньги. Пять квартир – и ты уже владелец миллионов. Но куда это ведет? К катастрофе. Это удел убогих – бороться за жилье любой ценой, за квартирку, за метры. Это удел криминалитета и людей с узким кругозором. А чтобы взгляд был шире, чтобы был ум и диапазон, нужно читать. Чтение – основа мышления. Человек, который перестает читать, перестает думать. А если он перестает думать, он легко становится тем, кто ради квартиры убьет себе подобного.

Евгений Жаринов считает, что развращеннее ничего нет: это путь в тупик. Ребенок, выросший в такой семье, где все достается просто за сам факт рождения, рискует прожить жизнь уже ментально стариком. У него все есть. Ему некуда спешить, незачем стремиться, незачем узнавать новое. Ему хватит на жизнь того, что уже есть. А про главное ему забыли сказать: не материя управляет духом, а дух материей.

Некоторые скажут: пусть ребенок подождет наследства. Это тоже чушь. У Толстого есть статья «Много ли человеку земли нужно». При этом сам Толстой был миллионером, владел имением в Хамовниках и в Ясной Поляне. Его семья не делила наследство, хотя судьбы братьев и сестры были разные. Они помогали друг другу, а не судились. Сейчас это трудно представить. Миллион рублей тогда стоил больше, чем сейчас миллион долларов. За собрание сочинений Толстому предлагали миллион, он отказался. Ему предлагали Нобелевскую премию – он спрашивал: зачем, если у него и так достаточно? Тургенев тоже был миллионером, помещиком. Но писал: «Много ли человеку земли нужно? Два аршина в землю – и хватит». Это крайность, но показательна.

Некоторые могут возразить: мол, Толстой рассуждал так, потому что у него все было. Но именно поэтому его слова и значимы. Стоит хотя бы раз сходить на спектакль «Война и мир» в театр Вахтангова. В финале гениальный монолог Пьера: «Какое же это счастье – иметь многое и от всего отказаться». Для Толстого это не безумие, это счастье.

Если говорить о жилищном вопросе в зарубежной литературе, вспоминается роман Стейнбека The Winter of Our Discontent («Зима тревоги нашей»). Это трагичная история из американской глубинки. Герой – потомок первых переселенцев, своего рода местная аристократия. Живет бедно, сын бездарен. В книге есть ироничный эпизод: школьный конкурс на лучшее сочинение «За что я люблю Америку». Сын списывает речь Джефферсона из старой книги. Ему дают премию, а потом понимают, что это плагиат. Скандал замяли. Вот и уровень образованности. Герой, отчаявшись, размышляет о грабеже банка. Потом узнает, что через их городок пройдет дорога. Его друг живет в полуразрушенном доме, который попадет под снос. Герой обманом переоформляет дом на себя и продает за хорошие деньги, лишая друга последнего угла. В финале, осознав подлость, он идет на берег океана. Там при приливе волна может унести человека, даже если тот не хочет жить. Герой стоит и ждет, но в последний момент пугается и убегает. Вот вам американский вариант жилищного вопроса.

Евгений Жаринов вспоминал спектакль «Дальше – тишина», известный по советской постановке с Пляттом и Раневской. Это история о пожилой американской паре, которую в старости разлучают дети, отправляя по разным домам престарелых. Название взято из Гамлета (The rest is silence), что символизирует смерть. Это тоже о старости, одиночестве и человеческом достоинстве.

Евгений Жаринов подчеркивает, что на Западе подобные проблемы не стоят так остро. Там есть социальное жилье, его можно арендовать, и за однокомнатную квартиру никто не убивает. А у нас убивают. Достаточно посмотреть криминальные сериалы вроде «Следа», которые основаны на реальных делах. Он вспоминал одну из историй: провинциальная девушка вырвалась в Москву, обманом арендовала модный лофт, а ее родная мачеха и отец убили ее, думая, что это ее собственность. На вопрос следователя мачеха спокойно сказала: «Что ж мы на старости лет не имеем права пожить по-человечески?» И здесь Евгений Жаринов проводит параллель с романом Золя «Тереза Ракен», где героиня с любовником убивает мужа ради его лавочки и дома. Сначала они наслаждаются, издеваясь над парализованной матерью погибшего, но потом злоба доводит их до безумия. И снова жилье, имущество, мелкий уютный ад.

Евгений Жаринов убежден, что портит людей не только квартирный вопрос. Людей портит все: плохая погода, наследственность, даже скука. Но особенно губительно отсутствие цели в жизни. Те, кто не задумывался о смысле своего существования, кто не искал его ни в книгах, ни в размышлениях, часто просто «умирают душой». Как сказал один сценарист: «Не у всех людей есть душа. У всех детей есть, но далеко не у всех взрослых». Душа умирает медленно, и человек превращается в пустую оболочку.

Он наблюдал это на примере знакомых: со временем в них исчезал свет, они становились злыми, завистливыми, невыносимыми даже для самих себя. Их раздражало, что кто-то помнит их иными – живыми, настоящими. Евгений Жаринов настаивает: дух управляет материей, а не материя духом. Те, кто ставит материальное выше духовного, совершают шаг к смерти своей души. Это не мистика, это факт. Слово материально. Словом можно изменить человека, разрушить или исцелить его.

Все, что нас окружает, – сначала возникает в мыслях, в идеальном. Даже архитектура, наука, одежда. Сначала идея, потом – воплощение. Люди не могут жить без мифов. Даже самый обыватель мифологизирует свои вещи: автомобиль, одежду, гаджеты. Особенно машины – вокруг них почти культ. Как-то один знакомый сказал: «У тебя нет машины – ты не мужик». А он ответил: «Знаешь, машины не было ни у Пушкина, ни у Толстого, ни у Македонского, ни у Цезаря. Да и в России XIX века ни у кого ее не было». Проблема не в квартирах и не в машинах. Проблема – в пустоте внутри.

Евгений Жаринов надеется, что после просмотра подкаста кто-то задумается о том, чтобы снова начать читать или хотя бы правильно думать. Но читать стоит именно классику – зарубежную или русскую. В современной отечественной литературе, по его мнению, редко можно найти что-то по-настоящему серьезное. Он советует перечитать рассказы Чехова, которые звучат очень современно, вернуться к Булгакову – не только к «Собачьему сердцу», но и к «Белой гвардии», «Театральному роману», «Дьяволиаде».

Почему классика до сих пор актуальна? Потому что современные авторы, по мнению Евгения Жаринова, часто вообще не писатели. Он и сам отказывает себе в праве называться писателем, а уж их тем более считает графоманами. Как говорил Оскар Уайльд, если человек не джентльмен, все, что он знает, пойдет ему во вред. Эти люди – не джентльмены, не писатели. Настоящая литература всегда больше своего автора, как говорил Лотман. А нынешние тексты графоманов не то что больше их самих – они меньше их самих, это, по его словам, «послеобеденная отрыжка».

Он приводит пример «Войны и мира». Да, тяжело читать, но стоит хотя бы начать: маленькими порциями, особенно в отпуске, утром или поздно вечером, когда ничто не отвлекает. Можно пропускать философские отступления, если тяжело, и читать только основное. Если с душой все в порядке, роман увлечет. Это лакмусовая бумажка живой души. Он напоминает, что мы живем сейчас в эпоху «Войны и мира». Достаточно вспомнить сцену Шенграбенского сражения: капитан Тушин, маленький, неказистый, без сапог, спасает целый отряд четырех пушек, берет на себя удар превосходящих сил. У него есть любимый фейерверкер Захарченко, с которым он советуется в бою. Это история не про гомосексуальность, а про человеческую близость, дружбу, братство. Тушин, хотя и выглядит смешным, совершает подвиг. Вот такие войны меняют человека.

Когда его спрашивают, возможно ли примирение в эпоху великого конфликта, он отвечает: читайте классику. У Гомера финальная сцена «Илиады» – пример, как убийца и отец убитого находят примирение. У Толстого есть сцены, где русские солдаты кормят французских пленных кашей после всех ужасов войны. Человек не добр и не зол, он текуч, как река, и в этом надежда. Чтение настоящей литературы – это не развлечение, а способ спасти и оживить душу.